В конце июня Следственный комитет и ФСБ возбудили уголовное дело против основателя группы «Рольф» Сергея Петрова и нескольких топ-менеджеров этой компании, крупнейшего автодилера в России.

Петров с 2011 по 2016 год был депутатом Госдумы от партии «Справедливая Россия». Как парламентарий он известен тем, что не голосовал за многие противоречивые законы, направленные якобы на защиту прав россиян, принятые V и VI созывом. В частности, Петров выступал против «Закона Димы Яковлева» — ФЗ № 272, который запрещает усыновление детей из России гражданами Соединенных Штатов. Петров редко бывает в России — в основном он проводит время в Австрии, в поселке под Веной, часто бывает в США, где живет его младший сын.

В интервью Елизавете Осетинской для канала «Русские норм!» Петров многое прояснил об уголовном деле, фигурантом которого стал, рассказал о том, как силовики установили за ним прослушку, и объяснил, какие перемены нужны России. The Bell публикует короткую версию разговора, целиком смотрите его здесь.

https://www.youtube.com/watch?v=A14e3Bl7X2k

— Помните, в нулевых большой бизнес заключил негласный пакт с властью — мы не лезем к вам, а вы даете нам заработать. Что вы тогда об этом думали?

— Никакого такого пакта не было. Просто все предпочли пойти по легкому пути — зарабатывать деньги и закрыть глаза на то, что власть решила не строить работающие институты, не развивать вертикали.

С 1990-го до 2003-го примерно наша страна шла правильной дорогой — мы развивали институты, независимый суд и так далее. С какого-то момента правящие элиты стали заботиться о том, чтобы не потерять власть, и страна пошла в обратный путь. Все выбрали путь деградации, и бизнес за это серьезно поплатился, заплатил издержки. Вы посмотрите, где сейчас весь этот крупный бизнес?

— Бизнес посмотрел на примеры Ходорковского и Гусинского и решил не лезть. А как вы думаете, если бы вокруг Ходорковского тогда сплотились, не сдали бы его, сейчас история пошла бы иначе? Помните, вы в каком-то интервью приводили пример о польских рестораторах, которые устроили забастовку, когда их коллегу несправедливо закрыли из-за проверки?

— Нет, Ходорковский не сплотил бы общество — он был противоречивой фигурой, участвовал в приватизации активов, а значит, не совсем честно они ему достались. Он вкладывался в какие-то социальные инициативы и проекты, но этого мало, чтобы стать моральным авторитетом. А бизнес в нашей стране не может выйти на улицы — бизнесу надо людям зарплату платить, рисковать нельзя. Это в Польше нет ни нефти, ни газа, там вся экономика держится на предпринимателях, они могут выступать, а нас — 30%, остальное — госсектор.

— А что вам говорили ваши коллеги по бизнесу, когда вы критиковали власть, поддерживали оппозицию?

— В бизнес-среде есть два мнения, которые приходилось слышать в связи с моей политической позицией. Некоторые люди говорили: «Тебе что, не нравится, как тут решают дела? Тут взятку и пошел, это гораздо лучше, чем в Америке, Европе, где стучат друг на друга и чуть что — задергают проверками, от которых не откупишься». Это просто правоохранительное мышление. Другая позиция: «Послушай, что ты все критикуешь? Тебе дали заработать такие деньги! Чем ты недоволен?» Эти люди путают страну и чиновника. Когда мы при советском строе были против и как-то боролись, мне отец тоже говорил: «Сынок, тебе партия столько всего дала, как ты можешь?» А я отвечал: «Мне все дал ты, при чем тут партия?»

Если бы тот строй чуть раньше понял, что вот-вот рухнет, может быть, у нас получилось бы, как у Китая, провести постепенные изменения и оздоровить экономику. Но все же лучше делать это демократическим путем, ведь на одного хорошего диктатора приходится 10 плохих.

Должна быть гласность, стремление к правде и открытости, я каждый день утром должен читать газеты, вслушиваться в слова политических деятелей районного, областного, федерального масштаба — что они говорят, делать свой выбор на основе их слов, размышлять, это они меня обманули или я сам туповат, что верю в обещания «Каждой бабе — по мужику, каждому мужику — по бутылке водки». Это важная часть политического процесса. Люди должны выбирать, совершать ошибки, возвращаться к исходной точке и делать уже другой выбор. Мы этого лишены.

— Слушайте, мне не дает покоя парадокс — вы критиковали власть, голосовали против одиозных законов, а в это время ваша компания стремительно росла. Как раз в 2011–2012 году вы стали первыми на рынке, преодолели кризис 2014 года лучше большинства. Вся страна растет на 1–2% А «Рольф» растет на 20% в год. Почему?

— Ты хочешь бесплатные уроки, как управлять бизнесом?

— Это тоже не помешало бы! Но я хотела спросить: как так получается — вам система не нравится, но ваш бизнес в ней себя прекрасно чувствует.

— В России конкурировать не сложно, россияне — очень плохие бизнесмены в основной массе по сравнению с европейцами и американцами. Россияне не идут в сложные долгосрочные инструменты, они играют только ценой и конкурируют только объемом рекламы. Поэтому у меня никогда не было вопросов, как построить бизнес в России или как его поднять. Хотя мы делали ошибки, в 2008 году менеджмент не хеджировал риски и получил огромные убытки, мы не отказались от поступающих новых машин, это было тяжело.

Первый совет — всегда сравнивать себя с конкурентами. Второй — быть открытым, не держать секреты. Мы всегда сообщаем всем, что и как мы делаем, конкурентам говорим: приходите и учитесь, нам нужно, чтобы у нас был хороший конкурент. Ты видела в России другие такие бизнесы? Обычно у нас, если ты что-то сделал, надо быстрее скрыть ноу-хау, а желательно получить монополию. На самом деле, когда ты любишь конкуренцию и чистую игру, ты сам начинаешь расти быстрее. Когда твои конкуренты начинают уметь то же, что и ты, тебе нужно срочно бежать и учиться новому —  ехать в Вену или Лондон, спрашивать: что у вас здесь интересного? Нам нужно еще оторваться, еще на штык вскопать нашу грядку поглубже.

— В последний год совсем неожиданно видеть рост у «Рольфа» по финансовым показателям — производство новых автомобилей падает. 

— Это никак не влияет на сети. Ты можешь увеличить количество точек, потому что кто-то обанкротился и отдал тебе свои центры. С продажи новых машин сегодня все теряют, их нужно продавать в минус, но научиться зарабатывать на сервисе, на запчастях.

— С тех пор как вы стали депутатом, у вас гендиректором была такая Татьяна Луховецкая, про которую говорили, что она подняла этот бизнес. При этом она выросла с самых низов.

— Да, она очень хорошая профессорская дочка была, в 1990-е годы ее засунули на ресепшн принимать звонки. Клиенты на нее орали: «Что вы мне «господин» говорите, я в зоне 10 лет отмотал».

— А почему она от вас ушла в 2016 году?

— Она не совсем ушла, какое-то время она оставалась в составе совета директоров. Тогда нужны были другие люди, другая фаза была у бизнеса. Все менеджеры разные — кто-то любит пробивать стены, кто-то любит подчищать, кто-то любит делать бизнес с бантиком. Мы вместе решили дать Тане возможность заниматься стратегией, а Светлане Виноградовой, теперешнему гендиректору, — управлять.

— А в чем между ними разница? 

— Это не объяснишь без стакана водки. Просто другой стиль. Они обе великолепные менеджеры, просто звезды.

— Почему я об этом заговорила? Татьяна оказалась фигурантом уголовного дела, я хотела понять, как вы сейчас общаетесь с ней по поводу этой ситуации. 

— Во-первых, я ситуацию не так, как ты, оцениваю. Это дело — довольно дело нелепое. Это нелепое обвинение в том, что свои деньги при реструктуризации мы перевели куда-то. Притом якобы по подложному договору, по заниженной цене. Это не соответствует действительности. Мы нанимали независимого оценщика и не имели никаких оснований ему не доверять. В деле написано: «перевели в интересах Петрова», на самом деле в основном все деньги переведены в интересах компании. Это дело завтра рассыпется в любом суде. В нормальном суде его бы никто никогда не возбудил. Это просто чистый произвол.

В Следственном комитете утверждают, что в 2014 году Петров при содействии менеджеров «Рольфа» незаконно вывел из России в пользу кипрской компании Panabel Ltd 4 млрд рублей. Для этого, говорится в сообщении, «Рольф» приобрел у Panabel российскую компанию «Рольф Эстейт» (ей принадлежали дилерские центры компании в Москве) «по многократно завышенной стоимости», после чего организаторы схемы перечислили деньги на австрийский счет Panabel через подконтрольный Петрову московский банк. При этом сам «Рольф» объясняет сделку реорганизацией бизнеса.

— Я хочу статус-кво понять, кто принимал решения по этой сделке?

— Совет директоров.

— А вы? Вы же собственник. 

— Я не являюсь собственником компании, вот в чем дело.

— Но вы — собственник компании Panabel, которая является собственником «Рольфа».

— Нет, я не являюсь собственником. В англосаксонском праве собственность делится на три части. Право владения — я не являюсь собственником в этой части. Право распоряжения имуществом — тоже не являюсь. И право получения доходов, вот здесь мой сын является собственником. Управляют и владеют активами наши трасти.

Представьте себе, вы бизнесмен, и у вас две жены и пять детей от разных жен. И все они не хотят заниматься бизнесом. Собственник, который отходит от бизнеса, например, если он в Думу избрался или на пенсию уходит, продает компанию в профессиональное управление. С условием: вы управляете, но доход делите между пятью моими детьми и двумя женами по 15%. Профессиональный управляющий нанимает директоров, и вначале, конечно, они прислушиваются к советам бывшего собственника. А потом начинают действовать на свое усмотрение.

— У вас появилось объяснение, почему это произошло?

— У меня нет точных данных. Возможно, это комбинация влияния моей политической самостоятельной позиции и плюс желания кого-то что-то заработать.

— Я заметила, что 3 июля вы вышли из совета директоров. Почему?

— Это решение кипрских директоров, потому что мы токсичны для бизнеса. Хотя, повторяю, это пустяковое дело будет явно развалено даже не в суде, а до него.

— То есть, несмотря на фундаментальное несогласие с системой, вы считаете, что какие-то ростки адекватности у власти есть и она вас защитит?

— Когда вам в карман подсовывают наркотик, это не значит, что этого хочет министр внутренних дел. Чаще всего этого хочет какой-нибудь конкретный исполнитель, а министр сам бы его посадил за это.

— А президента эффективно спрашивать и просить о защите? Про Ходорковского ему всегда напоминали при каждом удобном и, главное, неудобном случае. 

— Нет, я не помню ни одного примера, кроме случая Голунова, когда это было бы эффективно. Чаще всего он все-таки доверяет следователям и, несмотря на то что они очевидно творят беззаконие или какие-то коммерческие дела свои решают, он ничего с ними сделать не может. Он верит, что нужно создать еще одну внутреннюю службу над службой безопасности, а потом еще одну для контроля над ними из честных людей, и так до бесконечности.

— Вы в свое время рассматривали инвестиции в Forbes и в «Ведомости». Почему не стали [инвестировать]?

— Это [было] по просьбе [издательского дома] Axel Springer, или по просьбе читателей, или кого-то из редакций, которые хотели сохранить [эти СМИ]. У меня такого стремления не было, потому что это все-таки не та область, в которой я понимаю. Да, у меня был медийный актив в Оренбурге, от которого я избирался [в Госдуму], — маленькая телекомпания, газета, радиостанция, но я этим не занимался, просто имел это. И переговоры [насчет покупки Forbes и «Ведомостей»] тогда ничем не закончились из-за разных причин.

— Не жалеете?

— Не думал даже об этом, жалею или нет. Но такие издания, как «Ведомости» и Forbes, должны иметь в собственности акционера с репутацией. Есть ценностные люди, которые имеют убеждения, притом они должны быть не «православие, народность, соборность», а что-то близкое к либеральным, понятным миру.

— А почему это важно для медиа?

— Вниз это распространяется очень легко, потому что любой излишний цинизм начинает быть виден. Например, СМИ все хорошо делает и «джинсу» вроде не публикует, но в какой-то момент начинает казаться, что оно чрезмерно к чиновнику холуйствует, и издание начинает портиться.

— А вы знали до этого дела, что ведется прослушка ваших разговоров?

— Конечно. Мы сидели иногда с другими депутатами, прямо рядом сидели два парня в ресторане каком-нибудь, целый вечер молчат и между ними приборчик лежит. Их же видно за версту, всех этих Петровых и Бошировых.

— Вы никогда не обращались с жалобами, с вопросами?

— Обращались, там говорят: мы все в таком положении. Парламент уже себя не может защитить.

— А когда вы перестали быть депутатом, это продолжалось?

— Господи, ну почему бы оно вдруг не продолжалось? Если оно все время нарастало и шло и если уже в мою бытность никто не мог защитить себя, всех слушали, почему вдруг это должно было вот остановиться?

— А почему вас так раздражает этот вопрос? Передо мной сидит человек, которого незаконно прослушивают, который может обратиться по этому поводу в суд…

— Нет, ты не можешь. Ты не можешь обратиться, пока ты не поймал. Ты вызываешь милицию, чтобы поймать этих людей, а они их не задерживают, не протоколируют. А когда ты идешь к своим боссам и говоришь: что же такое, меня прослушивают, тебе говорят: ну, всех прослушивают.

— У вас сейчас есть материалы дела, можно на их основании…

—  Они нас не пускают к ним. Они просто прописывают в деле, что прослушка была, но не дают ее. Адвокаты ее не слышали.

Также в интервью Петров рассказал, что в феврале 2019 года совладелец конкурирующего автодилера «Авилон» Александр Варшавский предлагал ему продать бизнес. Варшавский «позванивал» Петрову и непосредственно перед обысками в «Рольфе», и Петров счел акционера «Авилона» возможным интересантом в своем уголовном деле — но после запроса The Bell Варшавскому удалось Петрова в этом переубедить.