loading

«Мне наплевать, что обо мне говорят». Мешают ли сексизм и фэтшейминг вести бизнес основателю «Тануки»

О локдаунах и поддержке российской власти

— Ваш холдинг довольно успешно переживает пандемию — «Тануки» по-прежнему почти на каждой станции метро, вы открываете рестораны за границей, банями занялись. Вы как-то готовили бизнес к возможному локдауну заранее?

— Нет, естественно, для меня это все было крайне неожиданно, как и для всех. Я видел, что происходит в других странах, но цепная реакция пошла очень быстро: в феврале закрылся Китай, потом резко — Европа и уже в конце марта — мы. Мы перестраивали процессы на ходу: усиливали доставку, оптимизировали расходы, проводили переговоры с арендодателями, чтобы они снизили аренду. В 99% случаев нам пошли навстречу.

— Ради оптимизации расходов увольняли людей?

— Отправляли в неоплачиваемый отпуск.

— А те, кому нужно было выплачивать ипотеку, например, как на это реагировали?

— Кому была нужна помощь, мы помогали адресно деньгами.

— Вы не боялись, что это конец бизнеса?

— Я давно уже ничего не боюсь, потому что прошел много разных кризисов за свою жизнь. Как-то сразу решил, что все будет нормально.

— Какую часть доходов помогла сохранить доставка?

— Две трети примерно. При том что объем онлайн-заказов вырос вдвое.

— Многие рестораторы даже не пытались идти в доставку — конкуренция в локдаун огромная, комиссия агрегаторов негуманная…

— Мы исторически были сильны в доставке, поэтому просто усилили ее и получили хороший эффект. У нас и своя курьерская служба есть, поэтому проблем с агрегаторами тоже не было, хотя мы к ним и подключены.

— Бенефициарами пандемии стали бизнесы, которые вовремя освоили онлайн. «Тануки» к ним относится?

— Да, у нас своя IT-служба, мы постоянно что-то дорабатываем в существующих компаниях. В пандемию запустили новые полностью онлайновые бренды, например, «Твоя пицца» — сеть темных кухонь без залов.

— Сколько потратили на усиление IT?

— В разных брендах по-разному. Но локдаун дал понять важную вещь: онлайн — это серьезная часть бизнеса, к которой нельзя относиться снисходительно. Это отдельная тема, в которой можно и нужно развиваться, вкладывать туда деньги и время.

— Вы считаете локдаун эффективной мерой борьбы с ковидом?

— Нет. Локдаун показывает слабость власти. Всегда можно найти альтернативу. Есть примеры: Дубай, где ввели массовое тестирование в аэропорту и сразу отсеивали заболевших, где было большое количество койко-мест, где изолировали даже в отелях. У них локдаун очень быстро закончился. Да вот Россия — единственная страна в мире, победившая локдаун полностью. И рецепт выхода из локдауна довольно простой: массовое тестирование, вакцинация и увеличение койко-мест. Но многие лидеры, европейские в том числе, очень узко мыслят и не делают этих элементарных вещей.

— То есть вы политику российских властей во время пандемии поддерживали?

— Да, и до сих пор ее поддерживаю.

— И в отношении бизнеса? Предпринимательское сообщество небезосновательно жаловалось на отсутствие реальной поддержки

— Правительство должно поддерживать бизнес, как это было в Европе и Америке, денег давать. В России не дают, это правда. Но в некоторых странах вообще никаких льгот не было — например, в Украине и Казахстане, где я тоже работаю. Так что у нас было хотя бы что-то, и на том спасибо.

— А вы воспользовались этим чем-то?

— Да, какие-то несущественные льготы мы использовали, уже и не помню какие. Глобально они не помогли, но чуть-чуть бизнес стабилизировали.

— Вы как-то пытались изменить ситуацию — ходили вместе с Анастасией Татуловой на встречу с Владимиром Путиным, например?

— Я один раз в составе группы предпринимателей ходил к министру экономики [Максиму Решетникову]. Но я не активист по жизни, спокойно ко всему отношусь.

— Какие впечатления у вас остались от встречи?

— Был нормальный живой разговор.

— Который тем не менее ни к чему не привел.

— Ну, эффект какой-то был, но не суперощутимый.

О ресторанах за границей и богатстве

— Вы, кроме России, работаете еще в восьми странах. Как там бизнес переживает пандемию?

— Сейчас почти все работает, все нормально. Но были и моменты, когда было неприятно. Когда мы несли потери и не могли зарабатывать из-за локдаунов.

— Почти — это сколько? Сколько заведений пришлось закрыть?

— Совсем немного, может, 1–2 заведения.

— А в России?

— Тоже 1–2 точки, точно не помню. Мизерное количество.

— Вы не только мало закрывались, вы еще и открыли около 10 точек в пандемию. Не боялись, что наступит вечный локдаун и вложенные миллионы сгорят?

— Бизнес — это всегда риск. Что в России, что в других странах мы рисковали…

— Но в России в меньшей степени — Путин же сказал, что второго локдауна не будет.

— Мало ли кто что сказал. Словам верить нельзя.

— В какой стране вам было комфортнее всего работать в пандемию?

— Наверное, в России. Потому что она не закрывалась во второй раз. Еще в США — там ресторанам выдавали по $300 тысяч в виде финансовой поддержки несколько раз.

— Как-то эти выводы повлияли на вашу стратегию развития? Ну, например, США себя красиво повели там будете открываться активно. А в Украине отношение государство к бизнесу оказалось не самым лучшим там не будете.

— Я думаю, что пандемия — пусть и длительный период в нашей истории, но она скоро закончится, и мир вернется в прежнее состояние. Так что нет, стратегия моя останется прежней: я просто буду идти туда, где открываться кажется экономически правильным.

«Мне вообще наплевать на то, что обо мне говорят»

— Как вы закончили 2020 год в плане финансов — что с выручкой и прибылью по сравнению с 2019-м?

— Выручка и прибыль сократились на треть где-то. Абсолютных цифр я не даю.

— А как пандемия отразилась на вашем личном состоянии? Некоторые рестораторы говорили, что продавали «Майбахи», чтобы удержать бизнес на плаву.

— У меня и состояния-то нет, откуда оно у меня?

— Ну, у вас много активов.

— Это я не считаю. Вообще никогда не оценивал свое состояние, но продавать ничего не пришлось.

— Вы ощущаете себя богатым человеком сейчас?

— Это все очень относительно. Сегодня — да, завтра — нет.

— Ну вот в моменте можете себе позволить купить все, что хочется?

— У меня несколько домов в разных странах, несколько автомобилей, которые я люблю. Но вот самолет я пока не могу себе позволить, а хотелось бы.

О банях и «темных кухнях»

— Расскажите о ваших нересторанных проектах. Насколько я понимаю, главное ваше увлечение сейчас — бани.

— Да, мы открыли в Подмосковье Орловские бани, откроем скоро в центре Москвы, на Рублевке, на Новой Риге, в Казахстане.

— Судя по локациям, эти бани не для простых смертных?

— Ну почему, в центре Москвы мы сделаем общественную баню для всех, а остальное — да, лакшери-варианты.

— Неочевидная сфера для ресторатора. Почему бани?

— Это очень маржинальный бизнес. Прибыль хорошо работающей бани доходит до 40% [от выручки]. Это выше, чем в ресторанах.

— Но и затраты на открытие наверняка гигантские?

— 200–300 млн рублей стоит открыть баню с нуля. Но вложения могут окупиться за 2–3 года.

— Вы еще сдаете коммерческую недвижимость в аренду.

— Да, но объектов сейчас осталось очень мало.

— Среди ваших арендаторов были Григорий Лепс и Эмин Агаларов. Как у них дела, вы продолжаете сотрудничать?

— Нет, они съехали.

— Почему? Вы не дали им скидок во время пандемии?

— Скидки дал, они просто нашли более просторные помещения.

— Что-то еще есть необычное?

— Еще в 2020-м мы c Оксаной Самойловой [супруга рэпера Джигана] запустили приложение с рецептами Wow Chef, которое монетизируется по подписке.

Фото: Александр Орлов/Instagram

— Как выглядит структура доходов вашего бизнеса: что приносит больше всего денег?

— 90% приносят рестораны, все остальное — 10%

— То есть все, кроме ресторанов, — это просто хобби для вас?

— Не совсем. Я верю в перспективность этих проектов, в то, что они разовьются и будут приносить больше денег.

Хайп и границы дозволенного

— Давайте поговорим про ваш смелый маркетинг. Когда вообще вы начали хайповать? Ведь долгое время «Тануки» занималась классической рекламой и не выделялась на рынке.

— Я всегда считал, что хайп — это хорошо. Но многие маркетологи боятся, не хотят делать резких движений. Я все время говорю: «Давайте делать острее, чего вы боитесь?» А они боятся все равно.

— Чего боятся? Если начальник одобряет.

— Не знаю. Того, что это будет «слишком». Общественного порицания, порицания от профессионального сообщества. Но потом мы поменяли руководителя отдела маркетинга и стало получше. Теперь мы понимаем друг друга.

— После почти каждой провокационной рекламной кампании на вас льются потоки хейта в сети. Это вредит компании?

— Наоборот, только помогает.

— Но есть ведь грань между привлечением внимания с помощью провокаций и отпугиванием аудитории.

— Есть, но мы ее не переступали ни разу.

— А случаи, когда вы извинялись за посты или удаляли их? Например, «Тануки» в итоге извинился за плакат с «Го-Го Пиццей», а вы удалили фото в личном Instagram, где темнокожая женщина завязывает вам ботинки с подписью «Это потому что я черная? Нет, это потому что ты женщина».

Скандал из-за «Го-Го»

Ко Дню всех влюбленных в 2019 году «Тануки» выпустила рекламу, где на левой части плаката была изображена полная девушка и располагалась подпись «После похода в Го-Го Пиццу», на правой — худая девушка с большой грудью и надпись «После похода в Тануки».

Позже выяснилось, что девушка с левой части плаката — модель и участница реалити-шоу My Big Fat Fabulous Life американского телеканала TLC Уитни Уэй Тор, которая борется с заболеванием, провоцирующим набор веса.

— Первое было не по моей воле — это маркетологи «Тануки» испугались. Я бы сам не извинялся. А тот пост в Instagram я удалил только по просьбе своих чернокожих друзей.

— Вам самому психологически тяжело читать нелестные комментарии про себя?

— Вы удивитесь, но мне вообще наплевать на то, что обо мне говорят. Я уверен в том, что я делаю.

— Сейчас, судя по последним интервью, вас сильно раздражают полные люди. Почему?

— Во-первых, я перестал уже нападать на жирных, потому что Instagram сделал мне предупреждение, что удалит мой аккаунт [на Орлова в соцсети подписано 247 тысяч человек]. Во-вторых, это их личное дело. Как и мое личное дело — не брать их на работу, потому что это моя компания. У меня нет в капитале государственных инвесторов, я делаю, что хочу.

— А почему вы не хотите брать на работу талантливых полных людей?

— Я считаю, что если они просрали свое тело, они просрут и мой бизнес.

— Это известная ваша формула, да. И еще вы говорили, что полные люди медленнее думают. И если не брать их на работу — действительно ваше личное дело, то такие заявления антинаучны и поэтому опасны.

— А что в них антинаучного?

— А есть публикации в международных научных журналах, в которых доказана связь между лишним весом и низким IQ?

— Не знаю, не интересовался. Это же мои личные наблюдения просто.

— Ну, вы же понимаете, что это ваше субъективное искажение. Вам попалось два полных неумных человека, а вы этот вывод распространили автоматически на всех людей с большим весом.

— Даже если так, это мое личное дело.

— Ок, а как насчет людей, которые страдают от избыточного веса из-за заболеваний?

— Тут все наоборот: сначала появляется распущенность в еде и лишний вес, а потом уже все болезни от этого.

— Это неправда: например, модель Уитни Тор из вашей кампании с «Го-Го пиццей» страдала поликистозом яичников, который провоцирует набор лишнего веса [это заболевание может в равной степени и возникать по причине уже приобретенного ожирения, и провоцировать набор лишнего веса само по себе из-за нарушения липидного обмена. — Прим. The Bell].

— Ну, везде бывают исключения.

— Вы же психолог по образованию [Орлов окончил психфак МГУ. — Прим. The Bell]. Не думаете, что можете нанести такими высказываниями глубокие психологические травмы людям?

— Вы знаете, чтобы как-то реабилитироваться и доказать, что жирные сами выбирают быть жирными, я запускаю проект на YouTube, где буду бесплатно набирать группу из 5–6 толстых людей и вести их. С ними в процессе будут работать диетологи, психологи, тренеры, и эти люди будут худеть.

— То есть это был продуманный рекламный ход — сначала поднять хайп провокационными высказываниями про полных, а потом запустить на этом фоне проект?

— Нет, я сначала ничего такого не планировал. Просто сейчас показалось логичным.

О «Хорошей девочке» и сексизме

— В России в целом можно говорить что угодно, и на бизнес это не повлияет. А вот в США вас только за рекламу с черными роллами в период движения Black Lives Matter могли подвергнуть остракизму.

— Это действительно так, но там я о своих принципах молчу.

— А ваши иностранные партнеры не отслеживают, что вы творите с маркетингом в других странах?

— Нет, этим никто не занимается, конечно.

— Какая ваша самая любимая рекламная кампания?

— Наверное, все, связанное с «Хорошей девочкой». Я долго вынашивал эту идею, сам там все придумал.

— Расскажите, в чем концепт.

— Это ресторан на Патриках, который сделан в виде квартиры хорошей девочки. Интерьер в светлых тонах, зожная еда, меню в форме девичьего дневника.

— После открытия «Хорошей девочки» вас стали активно обвинять в сексизме. Вы сами себя считаете сексистом?

— Конечно, нет.

«Я не то чтобы полностью верю во все, что говорю»

— И фразы «многие хотят войти в хорошую девочку, а я вхожу в нее и с парадного, и с заднего прохода», «хорошие девочки сидят на коленях, а плохие — стоят» тоже не считаете сексистскими?

— А что такого плохого в этом? Почему все прицепились к коленям, вы мне можете объяснить?

— Ну, девушки тут рассматриваются исключительно как сексуальный объект. «Хорошие» в качестве награды сидят на коленях у мужчин — тоже сексуализированное поведение, а «плохие» в качестве наказания стоят на коленях и совершают определенные действия.

— Про определенные действия — это уже ваши фантазии, я ничего такого не имел в виду.

— А зачем же тогда плохим девочкам стоять на коленях? На горохе, в углу?

— Может быть, и так.

— Как дела в плане финансов у этого ресторана?

— Прекрасно — в него не попасть без брони, перед входом очереди стоят. Между прочим, из девушек — так что все обвинения в сексизме разбиваются об этот факт.

— Но девушки тоже могут быть сексистками.

— На самом деле весь хейт в сети шел не от наших клиентов. Писали гадости феминистки, которые вообще не из Москвы.

— А как сотрудники относятся к вашим высказываниям? Все вас поддерживают?

— Насколько я знаю, да. В «Хорошей девочке» шеф-повар — девушка, а жирных у нас в компании нет, так что никто не обижается.

— Опять же, необязательно быть полным, чтобы считать фэтшейминг чем-то плохим.

— Кто не согласен, тот у нас просто не работает.

— Как коллеги-предприниматели реагируют на это все? Вы не стали нерукопожатным в бизнес-сообществе?

— Слава богу, мои коллеги-предприниматели имеют хорошее чувство юмора, чтобы понимать, что все это не всерьез.

— А это все не всерьез?

— Ну, это ирония и самоирония. Я не то чтобы полностью верю во все, что говорю. Я это делаю, чтобы привлечь внимание к проектам.

— Спасибо за честность!

Кроссы, гвозди, пранки

— У вас довольно много хобби. Расскажите, чем увлекаетесь и почему.

— Много занимаюсь спортом: бегаю кроссы, хожу в тренажерный зал, занимаюсь боксом, йогой, стою на гвоздях, хожу в экстремальные экспедиции. Был в Непале — пытался взойти на Эверест, но не удалось. На Северном, Южном полюсе, в Южной Америке, поднимался на самую высокую точку Антарктиды — пик Винсон, планирую в Гренландию и на Килиманджаро. В общем, делаю все, чтобы не стать человеком, которого не взял бы на работу.

— Вы же еще начинающий YouTube-блогер — не так давно запустили «Ор Шоу», где устраиваете пранки над звездами. Откуда взялась такая идея?

— Я всегда разыгрывал друзей, сколько себя помню. Однажды и они разыграли меня — в Украине меня «приняли» пограничники и сказали, что депортируют без права въезда в страну. Мне понравилось. И я решил сделать из этого увлечения проект.

— Там есть довольно жестокие пранки — например, с Даней Милохиным, которого забрали в автозак якобы за участие в несанкционированном митинге в поддержку Алексея Навального, заставляли раздеваться, давали подзатыльники присутствующим актерам. Вам не кажется, что вы переходите этические границы в этом шоу?

— Конечно, я их перехожу, и делаю это осознанно.

— Шоу вам что-то приносит?

— Пока что нет, у нас нет рекламодателей. Но я хочу его раскачать, чтобы оно хотя бы окупало себя.

— Сколько тратите на производство одного эпизода?

— Около 600 тысяч рублей.

— Еще одно ваше увлечение — экзотические животные. Вот на аватарке в WhatsApp вы с тигром. Как он поживает, где вы его держите?

— Тигра я уже отдал знакомым, он живет у них в загородном доме, чувствует себя отлично. У меня осталась только коза, которая дает мне молоко, и кошки обыкновенные.

— Козу вы сами доите?

— Нет, у меня есть доярки для этого.

— Вас из-за этого увлечения называли живодером — ведь в Москве крупным хищникам комфортно себя чувствовать очень тяжело…

— Про живодера еще не слышал.

— Ну, вы же еще и собак едите — защитники животных этим тоже возмущены.

— Да, собак я ем, если друзья-корейцы предлагают. Мясо собак, между прочим, очень полезное, особенно сейчас, в ковид.

— Расскажите о своих планах на ближайшие несколько лет.

— 2021 год для нас очень масштабный, мы очень много всего открыли и еще планируем открыть. Из планов — ресторан Nord на Патриках, ресторан «Юг» на Большой Никитской. Грузинское бистро «Такахули» на Лесной улице…

— Интересное название.

— Да. Открываем два ресторана в Москве по международным франшизам — Cipriani и Gaia, несколько банных комплексов.

— Откуда у вас средства на все это в посткивидную стагнацию?

— У нас нет никакой стагнации, мы растем. Часть денег — это наша прибыль, часть — инвесторы.

— А кто у вас в инвесторах — это ваши-коллеги-рестораторы, россияне?

— Россияне, но к ресторанам они отношения не имеют. Просто финансовые инвесторы.

— Как вы их ищете? Сейчас, в условиях пандемической нестабильности, кажется, довольно сложно привлечь крупный капитал.

— Когда у вас большой успешный бизнес, как у меня, вам уже не надо никого искать. К вам люди приходят сами и предлагают деньги.

Фото на обложке материала: Александр Орлов/Instagram

Скопировать ссылку

«От большого ума и финансовой подкованности». Истории российских инвесторов, чьи активы оказались заморожены после начала войны

Четвертый год российские частные инвесторы не могут вытащить из европейских депозитариев заблокированные после начала войны иностранные ценные бумаги, которые в мирное время торговались на российских биржах. За это время стоимость акций компаний существенно изменилась, сроки обращения некоторых облигаций истекли, эмитенты выплатили купоны, а по отдельным бумагам произошли дефолты. The Bell поговорил с несколькими инвесторами, чьи активы оказались заморожены, узнал, как они боролись за их возвращение и есть ли сейчас рабочие схемы разблокировки ценных бумаг.

Стройка века: как заработать на глобальном росте расходов на инфраструктуру

В ближайшие 25 лет глобальные расходы на физическую и цифровую инфраструктуру составят около $64 трлн. В пересчете на каждый год это примерно два ВВП США. Рост этих расходов происходит из-за урбанизации, перехода к новым источникам энергии, демографических проблем и других больших трендов, которые кажутся необратимыми. Для частных инвесторов такие траты открывают огромные возможности. Рассказываем про ключевые драйверы инфраструктурного суперцикла и три публичные компании, которые уже выигрывают от него.

Рассылки The Bell стали платными. Подписывайтесь!

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ THE BELL ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА THE BELL. 18+

«В политике ограничений рисков больше, чем в любых санкциях». Наталья Зубаревич о российской экономике

Герой нового выпуска «Это Осетинская!» — Наталья Зубаревич, профессор кафедры экономической и социальной географии географического факультета МГУ и один из ведущих экспертов по теме региональной экономики России. Елизавета Осетинская (признана иноагентом) встретилась с Зубаревич в Париже и узнала, как санкции и война повлияли на разные секторы российской экономики, что такое «инфляция для бедных», насколько выросли доходы россиян, как живут Москва и регионы и сколько денег уходит на поддержку аннексированных территорий. Мы публикуем отрывки из интервью, а целиком его смотрите здесь.