Олег Тиньков и Майкл Калви знакомы почти 30 лет, и за это время их судьбы не раз пересекались. Они оба пережили аресты (кстати, недавно Майкл выпустил книгу о том, как сидел в российском СИЗО), боролись с раком и почти одновременно были вынуждены отказаться от успешных бизнесов в России. Елизавета Осетинская (признана в РФ иноагентом) встретилась с ними в Форте-дей-Марми, чтобы поговорить об их новом проекте — мексиканском финтех-единороге Plata, в который вместе с партнерами Калви и Тиньков вложили около $300 млн. Сколько инвестиций нужно, чтобы быстро вырастить единорога, чем привлекателен рынок Латинской Америки, а также — о личных тратах Тинькова, сокамерниках Калви и уходе эпохи иностранных инвесторов из России. Целиком интервью смотрите на канале «Это Осетинская», а мы публикуем сокращенную версию.

Мексиканский «единорог»

Е.О.: В какой момент вы решили начать делать что-то вместе?

М.К.: Я помню, что прошло несколько дней после того, как Олег был вынужден продать свою долю в «Тинькофф». Я приехал сюда, мы встретились с женами. И Олег тогда сказал, что хочет сфокусироваться на велосипеде, здоровье, отдыхе. Но Рина сказала мне: «Олег — человек с огромной природной энергией. Если у него не будет дела, кроме велосипеда, он просто сойдет с ума».

Е.О.: Рина, наверное, знает Олега лучше всех.

М.К.: Да. Я тогда сказал: «Олег, подумай. Велосипед ломается, если переключить с десятой скорости сразу на первую. С человеком может произойти то же самое. Надо плавно замедляться». А Олег мне ответил: «Ты не понимаешь, Майк. Ты инвестор. У тебя может быть десять разных проектов. А я либо на 100% активен, либо никак». Прошло пару месяцев, Олег мне позвонил: «Майк, можешь завтра приехать в Форте?» Я сказал, что у меня встречи, не могу. А ты: «Поверь, тебе надо приехать». Я отменил все и прилетел.

На следующий день мы встретились здесь с крутыми ребятами, среди них были Нери Толлардо и Данил Анисимов из «Тинькофф», начали говорить о Мексике. У них была настоящая вера, что там можно создать бизнес, повторить часть успеха «Тинькофф». Мы провели два дня вместе, обсуждали вопросы и после этого решили двигаться. Мы с Олегом решили поддержать их, драйверами проекта были именно они.

Е.О.: Они пришли к вам за первыми инвестициями, pre-seed деньгами? Или, может, рассматривали Олега в качестве ментора?

О.Т.: Это немного сложнее. Я издалека начну, зато эксклюзивно. Когда я еще был акционером «Тинькофф» и жил в Лондоне, я позвонил нашему CFO Сергею Пирогову, он говорит: «Ты знаешь, мы взяли человека из Morgan Stanley — Нери. Он теперь представляет „Тинькофф“ перед инвесторами». Я говорю: «Интересно, пусть заходит, поболтаем».

Мы встретились с Нери, гуляли по парку. И уже через час я понял — парень реально крутой. Он хорошо говорит по-русски (он учился в Anglo-American School, там же, где и мои дети), свободно — по-итальянски, по-испански и, конечно, по-английски.

Я сразу подумал, что он может быть заменой Оливеру на посту CEO. Мы тогда уже начали расходиться по взглядам с Оливером. Правда, позже появился Павел Федоров — он был более mature, бывший COO «Роснефти» и «Норникеля», поэтому мы выбрали его.

Е.О.: Помню этот переход.

О.Т.: Я сказал Нери: «Тебе надо ехать в Москву». Они с женой Алей приехали к нам на обед, она была беременна, я их уговаривал. В итоге они переехали. Мы назначили Нери главой новых бизнесов — по сути он стал пятым человеком в компании.

А у меня уже была вилла в Мексике. Я строил дома в разных странах — Франция, Италия, Россия — но лучший опыт был именно с Мексикой. Архитекторы, юристы, строители — с ними было просто. Я понял, что эта страна крутая, там можно делать бизнес.

В феврале 2022 года, буквально за день до визита Майкла, Нери, Павел Федоров и Оливер Хьюз полетели в Мексику готовить feasibility study. Общались с местным центробанком, искали партнеров. Все шло к тому, чтобы «Тинькофф» открылся в Мексике.

Е.О.: Но необязательно сам «Тинькофф»?

О.Т.: Нет, сам «Тинькофф».

М.К.: Все это происходило еще до санкций и до начала войны.

О.Т.: Мы собирались открываться в трех странах: на Филиппинах, в Индонезии и в Мексике. На Филиппинах мы почти завершили сделку, в Индонезии подписали договор о покупке 55% банка за $200 млн. Это было всего за три дня до начала войны. Деньги просто не успели перевести. Мы реально планировали запустить международную экспансию, и Мексика была одним из ключевых направлений.

Я хорошо знал страну — у меня там вилла, я давно за ней наблюдал. Помню, мы гуляли с командой в Кабо-Сан-Лукас — огромные волны, Тихий океан. Местные туда не лезут, американцы — тем более. А Нери, с которым мы приехали, вдруг говорит: «Жарко что-то», — и прыгает в океан. Волны по 3–4 метра, не шутка. Думаю: «Еще один плюс, смелый, молодец».

Потом идем дальше, навстречу мексиканцы, он им: «Hola!» — и спокойно с ними болтает. Я такой: «Ты что, по-испански говоришь?» — «Да», — отвечает. И я ему сразу: «Все, ты CEO „Тинькофф Мексика“». Оливер Хьюз, конечно, возразил: «Он еще слишком молодой». Но я уже все для себя решил.

А потом началась война. Все начали уезжать из России. Нери улетел в Италию. Позже он прилетел ко мне, мы долго гуляли, и он сказал, что хочет продолжить работу над мексиканским проектом, но нужно финансирование.

Он собрал команду — Данила, Саша Бро, еще несколько ребят (Андрей Шелехин, Антон Тарасенко, Давид Исаханян). Они еще раз слетали в Мексику, посмотрели рынок. Некоторые в «Тинькофф» потом обиделись, мол, украли идею. Но какая идея, если вы теперь под санкциями и не можете ничего делать?!

Е.О.: Возникает вопрос, кто финансирует?

М.К.: К тому моменту наши фонды Baring Vostok уже приняли решение выходить из России. Но мы понимали, что это будет очень длинный процесс. А из-за структуры и присутствия крупных международных инвесторов невозможно было инвестировать. Поэтому мы создали новый фонд — уже в США, без участия российских партнеров. Мы разделились: российские коллеги остались под брендом «Восток Инвестиции», а мы — Baring Ventures, это чисто проект Baring Ventures. Затем подняли seed-раунд, из топ-менеджеров примерно 20 человек участвовали, теперь больше 100.

О.Т.: Важно, что все фаундеры вложили в проект собственные деньги, skin in the game положили. В отличие от кейса Сторонского.

Е.О.: То есть поверили, что сейчас или никогда?

О.Т.: Они настоящие фаундеры, настоящие инвесторы. Потому что мне лично модель, когда люди не кладут свои деньги, очень не нравится. Тогда они не могут называться настоящими фаундерами, мне кажется. Но я могу ошибаться.

Е.О.: Но ведь у вас еще не был завершен выход из российских активов. А стартап надо было финансировать здесь и сейчас. То есть вы подняли еще отдельно денег на этот проект?

М.К.: Да. Инвестировали моя семья, семья Олега, а также несколько американских венчурных фондов. Так и сформировался фонд, через который мы запустили мексиканскую дочернюю компанию. Вместе с командой — сначала 20 человек, сейчас уже 100.

О.Т.: Тут важно уточнить — когда Майкл говорит «100 человек», он имеет в виду акционеров. Всего в компании сейчас 2000 человек, из которых 700 русских.

Е.О.: Да, еще раз поясним, что 100 — это люди, которые проинвестировали. А компания уже большая, там…

М.К.: 2000 всего человек.

Е.О.: Они все в Мексике?

О.Т.: В Мексике живет около 100 человек. Еще 500 — это сотрудники в офисах на Кипре, в Сербии и Барселоне.

Е.О.: А можно узнать, кто сколько вложил? Семья Тиньковых, семья Калви?

М.К.: Эта вся информация абсолютно прозрачна для аудиторов и регуляторов. Но, как и в случае с другими частными венчурными компаниями, состав акционеров (cap table) не раскрывается до момента выхода на биржу. Это стандартная практика.

Е.О.: Сколько нужно денег на старте? Хотя бы ориентировочно — $10 млн?

О.Т.: Какие 10? Есть проекты, которые за $10 млн по шесть лет стартуют, и ничего не получается. На сегодня в компанию уже вложено больше $800 млн, as we speak.

На старте мы с Майклом, наши две семьи, а также первые 20 инвесторов вложили порядка $300 млн.

М.К.: Плюс несколько небольших венчурных фондов — они тоже подключились на раннем этапе.

О.Т.: Это был еще seed-раунд. Потом, на раунд A, пришли крупные игроки — Kora Capital, MOR Capital и еще ряд инвесторов, которые не афишируют свое участие, но вы их точно знаете.

М.К.: Подняли $160 млн, он стал основой нашей оценки в $1,5 млрд.

Е.О.: Это, собственно, была недавняя оценка, по которой Plata была названа единорогом.

М.К.: Оценена в $1,5 млрд.

Е.О.: Да, я вас поздравляю. За такой срок стать единорогом и даже больше — это мощно.

О.Т.: В компанию много вложено. Нетрудно посчитать, что там одного капитала — $450 млн.

«Лучший финтех в мире», который не состоялся

Е.О.: В чем, собственно, бизнес-модель? Это тот самый подход, с которого когда-то начинался «Тинькофф банк» — с виртуальными офисами?

О.Т.: Да. В свое время «Тинькофф» стал одним из первых fintech в мире. Потом эту модель начали успешно копировать — Nubank, Revolut, Chime и другие. Хотя формально первым был NetBank в США в эпоху dotcom, но он быстро разорился. А первый, кто выжил без отделений, со сбором депозитов и так далее, — это «Тинькофф». Возможно, в Китае были похожие проекты, но они развивались под крылом Alibaba и подобных гигантов. А у нас это было standalone — с нуля, без поддержки больших экосистем.

М.К.: Многие финтехи тогда боялись превратиться в настоящий банк — с балансом, лицензией, регулированием. Им казалось, что проще оставаться capital light — заниматься только платежами и все остальное аутсорсить. Но оказалось, что это не работает. Чтобы быть настоящим игроком, нужны лицензия, комплаенс и все другие skills, чтобы получить доверие регулятора. Только с этим приходит настоящая возможность финансирования бизнеса через депозиты. А молодежь — она уже начинала жить в телефоне, ей не нужны были отделения. Это стало понятно где-то в 2013–2014 году, потом все начали копировать, но многие при этом забыли про кредиты.

О.Т.: Почему я, например, не считаю Revolut настоящим банком до сих пор, при всем уважении к [основателю] Коле Сторонскому, нашему другу. [Оценка в] $45 млрд, он гений и все такое. Но для меня Revolut станет банком, когда у него появится кредитный бизнес.

Е.О.: Что делает банк банком?

О.Т.: Кредитный бизнес. У настоящего банка минимум 30% дохода — от кредитования. У Revolut, например, это всего около 3%.

М.К.: Но Revolut — отличная компания.

Е.О.: Я так понимаю, что Майкл вовремя вложился в Revolut.

М.К.: Мы тоже инвесторы, да.

Е.О.: А по какой оценке, если не секрет?

М.К.: Не в самом начале. И это была не моя личная инициатива — это команда из российского офиса Baring Vostok заметила компанию и предложила мне инвестировать. Мы тщательно изучили ее, решили войти, и, надо сказать, они были правы. Я им благодарен.

Е.О.: Вернемся к Plata. Основной бизнес — кредитки?

М.К.: Пока да. Потому что без банковской лицензии ты не можешь запускать многие продукты: дебетовые карты, депозиты и т. д. А вот кредитки можно запускать без лицензии, если ты финансируешь их из собственных средств.

Параллельно мы решили получить банковскую лицензию. В Мексике это долгий и серьезный путь, занимает около двух лет. У тебя должен быть абсолютно прозрачный капитал и все прочие процессы. Одновременно мы начали строить систему риск-менеджмента, улучшать алгоритмы скоринга, ценообразования, адаптировать сам продукт — чтобы он был и популярный, и прибыльный. Этот этап занял около года.

Когда мы убедились, что продукт работает, мы начали выращивать портфель. Подключили кредитное финансирование через фонды и начали активно расти.

Сегодня у Plata уже 1,5 млн клиентов по кредитным картам.

Е.О.: Уже 1,5 млн? Только говорили про миллион.

М.К.: Да. Сейчас мы выпускаем примерно 165 тысяч новых карт в месяц.

О.Т.: Утилизируем. Чтобы было понятнее: Plata растет примерно в 2 раза быстрее, чем «Тинькофф» на раннем этапе. Сегодняшние метрики Plata плюс-минус соответствуют тому уровню, на котором «Тинькофф банк» находился в 2022 году, когда я продал свою долю. Особенно по кредитным картам.

У «Тинькофф», если вспомнить, был рекордный месяц — около 170–200 тысяч активных пользователей кредиток. Сейчас мы в Plata делаем 160 тысяч, и это очень впечатляющий результат. В «Тинькофф» на миллионную карту ушло три года: старт в 2007-м, миллионная карта — в 2010-м. А в Plata мы дошли до этого примерно за полтора года. Совсем другая динамика.

Е.О.: То есть можно просто взять сильную команду, высадить ее на новую «планету» — и если рынок нормальный, то все полетит?

М.К.: Не совсем так. У нас смешанная команда — российская и мексиканская. У нас много сильных мексиканских менеджеров, с разными бэкграундами и из разных индустрий. Без них мы бы не смогли построить эффективный бизнес. Бизнес-культура, способы общения, решения задач у мексиканцев и русских — сильно отличаются. И это надо учитывать.

О.Т.: Вообще, все, кто «на фронте», — полностью мексиканская команда. Цифры сами говорят: из 2000 человек у нас примерно 700 из России. И в основном русские работают в бэкенде — это data science, инфраструктура, серверы. А вот маркетинг, GR, финансы, юристы — это все мексиканские коллеги.

М.К.: И операционный блок тоже полностью мексиканский.

О.Т.: Просто так привезти 100 русских в другую страну и «делать бизнес» не сработает. Ну, можно, конечно, что-то запустить, в этом и была моя идея. И, к сожалению, я должен ее отрефлексировать, наверное, в последний раз здесь. Тебе же надо эксклюзивы.

Когда сюда приехали Нери и Данил, я звонил Павлу Федорову, Оливеру Хьюзу, Артему Яманову [бывший топ-менеджер «Тинькофф банка», сооснователь немецкой банковской платформы Vivid Money] — всем, с кем мы вместе работали. Я был крупным акционером в Vivid, между прочим. Название Vivid, кстати, я придумал, но это неважно.

Я им говорил: давайте создадим холдинг в Дубае. Я договорился с Юрием Мильнером, он сказал: «Все, что соберете, я умножаю на три и даю». Мы почти купили банк за $200 млн. План был такой: Оливер едет в Джакарту, Федоров и [Георгий] Чесаков — на Филиппины, Нери — в Мексику. Я инвестирую с Майклом через Baring. Подключаем Мильнера, еще кого-то. Создаем международный финтех-холдинг в трех странах: Мексика, Филиппины, Индонезия. И, может быть, в Германии через Vivid.

Е.О.: Красиво звучит.

О.Т.: Не просто красиво. Если бы все получилось, сегодня эта «лавка» стоила бы $10 млрд. Но, увы, жизнь не идеальна. Как я говорил, тщеславие — самый большой грех. У каждого — амбиции, обиды, желание что-то кому-то доказать. В итоге все разошлись.

У меня остались прекрасные отношения с Salmon, я их поддерживаю [финтех-сервис запустили на Филиппинах в 2022 году выходцы из «Тинькофф банка» Павел Федоров, Георгий Чесаков, а также Раффи Монтемайор. — Прим. The Bell]. Но Оливер откололся, для меня это большая боль. Яманов тоже пошел своим путем. Все хотят доказать, что они сами по себе крутые — себе, женам, мне. Но по факту только Plata состоялась, а остальные до сих пор трепыхаются.

А это была, без преувеличения, сильнейшая команда в мире: Яманов, я, Хьюз, Чесаков, Паша [Федоров], Нери, Данил. Мы могли бы построить лучший финтех в мире. Но это моя рефлексия — должен сказать и отпустить. Очень обидно, что амбиции победили рациональность.

М.К.: Я бы не сказал, что дело только в амбициях. Я очень уважаю и люблю Оливера, он мне до сих пор близкий друг. Хорошо также отношусь к Паше и Георгию — они делают интересные вещи. Но строить четыре бизнеса одновременно, в разных странах мира — это сложно. Возможно, каждый из них будет успешнее отдельно, чем если бы мы объединились.

Да, Plata сейчас впереди и развивается быстрее, но Оливер делает успешный проект в Узбекистане, Паша с Георгием — на Филиппинах. Одна сильная команда — еще не гарантия успешного бизнеса. Нужны фокус и сильный execution. Но я искренне желаю им успеха.

О.Т.: Конечно, всем желаем успеха. Просто жаль.

Е.О.: Для уточнения, банк Salmon на Филиппинах — это то, что получилось вместо того большого проекта?

О.Т.: Да.

Е.О.: Вы в него не вошли?

О.Т.: Нет.

Е.О.: Но, может быть, проект в Мексике может вырасти во что-то большее? Вся Латинская Америка.

О.Т.: Абсолютно. У нас есть амбиции по выходу на рынок ЛатАм.

Е.О.: Расскажите, как вы видите вообще это в чуть более долгосрочной истории? Захватываем Мексику, потом идем в Колумбию, затем в Бразилию?

О.Т.: Да. Ты сама все назвала. Смотришь на [бразильский цифровой банк] NuBank — они в Бразилии, Колумбии, Аргентине. Стоят сейчас, может, $50 млрд. Латинская Америка — очень интересный рынок, тут можно построить большую компанию. Азия и Европа нам сейчас не так интересны. Европа суперконкурентная, а Азия сложная.

Е.О.: Разве не все рынки сложные?

О.Т.: Там нужен огромный капитал. Если бы мы создали холдинг в Дубае, проблема капитала не стояла бы вообще. Один из элементов успеха Plata — это, на момент нашей беседы, больше $800 млн инвестиций. У всех вышеназванных компаний вложений на $30–50 млн максимум.

Е.О.: Масштаб нужен.

О.Т.: Конечно. А сейчас эти огромные мозги сидят и штопают микробизнесы. Хотя могли бы — вместе — строить компанию на десятки миллиардов. У них, может, и 40% в доле, но капитализация мизерная. А Plata прямо сейчас бидует $3 млрд.

Е.О.: Что значит «бидует»?

О.Т.: У нас есть офферы.

Е.О.: Проинвестировать в вас?

М.К.: Да, инвесторы хотят.

О.Т.: И мы в течение двух лет сделаем IPO на $10 млрд. Это интересно. А сидеть где-то в Азии, клепать маленький проект, который, может, выйдет в прибыль через год, с оценкой в $300 млн. Кому-то, может, и надо. Но нам с Майклом это не надо.

География бизнеса и философия трат

Е.О.: Олег, ты очень прямолинейный, что заметно и в этом разговоре. Майкл старается сглаживать углы, а ты другой. Как тебя там, в Мексике, воспринимают?

О.Т.: Я, во-первых, себя инвестором не считаю. Моя семья инвестировала. У меня в визитке написано: «нарративист». Я задаю нарративы.

Е.О.: Сторителлер?

О.Т.: Нет, именно нарративы. Я говорю: вот это, мне кажется, правильно, а это — нет. Компанией управляет Нери Толлардо, весь бизнес ведет Даниил Анисимов, продуктом занимается Давид Исаханян.

У нас сильная команда, и ни я, ни Майкл не вовлечены в операционку. Мы приезжаем максимум на месяц в год. За это время можно разве что «насадить» какой-то нарратив, сказать: «Давайте вот это делать, а это — не надо».

Вот, например, когда шла речь о Колумбии — мы с Майклом вместе туда летали, провели неделю. Потом были еще две недели в Бразилии. Да, в стратегических вопросах участвую. Но не в деталях. Не как в «Тинькофф», когда мог и покричать, и вызвать, и напрямую управлять. Теперь пенсия — больше на велике катаюсь.

Инвестором, как Майкл, я еще не стал. Я где-то посередине. Я не отстранился — я читаю отчеты каждый день, задаю вопросы. Но операционно не вовлечен.

Е.О.: А как это у вас, Майкл?

М.К.: Мы стараемся помогать в любых аспектах, где можем быть полезны. Иногда встречаемся с регуляторами, иногда с инвесторами. Занимаемся мотивацией в компании — как построить систему так, чтобы интересы менеджмента совпадали с интересами акционеров.

Если речь идет о крупных стратегических инвестициях — это не только зона ответственности менеджмента, это уже уровень акционеров. Мы должны дать поддержку. Участвуем в стратегических встречах с партнерами. Но главное, что бизнесом реально управляют фаундеры. Это правильно. Они работают не «под нас», а благодаря всем акционерам — включая самих себя, потому что они тоже акционеры.

Е.О.: В вашей книге [Калви написал автобиографическую книгу «Odyssey Moscow: One American’s Journey from Russia Optimist to Prisoner of the State», которая была выпущена в конце марта. — Прим. The Bell] в конце есть очень интересная мысль о том, что есть невероятно талантливые люди — выходцы из России, уехавшие из-за войны. И вы пишете, что санкции против России не должны быть против россиян. Как инвестиционный мир воспринимает Russian woods?

М.К.: Это, на мой взгляд, одна из самых больших ошибок Европы, Америки и Великобритании — создавать барьеры для тех, кто хотел уехать из России. Им сложно получить вид на жительство, открыть банковский счет, даже снять квартиру, если у тебя российский паспорт. Это по сути автогол. Такие люди — те, кого любой разумный регулятор должен уговаривать мигрировать.

В Мексике мы с этим не сталкиваемся. Это одна из немногих стран, куда россияне могут просто купить билет и прилететь, подать на рабочую визу — и она делается довольно быстро. У нас не было ни одной проблемы с релокацией сотрудников. И мексиканцы, честно говоря, радуются тому, что к ним приезжают одни из лучших специалистов в мире.

Е.О.: У вас, кажется, всегда позитивный взгляд.

О.Т.: Нет, все правильно. Но, конечно, «русский фактор» сейчас вызывает тревогу у международных банков, аудиторских компаний, у тех же Goldman Sachs, Ernst & Young, Morgan Stanley. Это как красная лампочка. Но, по счастью, у нас в акционерах этого фактора нет. Потому что инвестировала моя семья, где уже нет никого с российским паспортом. Все вышли из гражданства еще в 2022 году. Я, кстати, начал все это оформлять еще в 2019 году, когда сильно заболел. В клинику в Берлине ко мне приезжали юристы, и тогда я оформлял семейный траст.

То же самое — у Майкла. Даже среди менеджеров уже почти ни у кого нет российских паспортов. Почти все, кого мы называли, — они уже граждане Мексики.

Е.О.: Это так быстро происходит?

О.Т.: Люди живут, рождаются дети — и тогда сразу можно получить гражданство. Например, Нери — он вообще итальянец, но у него дети родились в Мексике, так что он теперь и мексиканец тоже. И многие русские ребята уже получили мексиканские паспорта. Поэтому «русского фактора» у Plata нет, во всяком случае эта тема нас не беспокоит. С нами работает вся Big Four, которые видят, что у нас структура прозрачная, инвесторы понятные, американские, никаких LP с российскими корнями. В этом смысле нам было проще.

М.К.: Но в самом начале, в первый год, конечно, некоторые инвесторы настороженно смотрели. Это естественно: стартап, еще с «русским акцентом». Но результаты говорят сами за себя.

Е.О.: Я, например, слышала про Revolut, что у них долго были сложности с получением банковской лицензии, потому что постоянно какие-то вопросы.

О.Т.: Кстати, поэтому Коля [Сторонский] тоже вышел из гражданства.

М.К.: Да, но у них еще структура акционеров довольно сложная была — через всякие венчурные фонды, цепочки. Центральные банки не любят сложных схем.

Е.О.: А что с Vivid Money? У тебя ведь была инвестиция туда?

О.Т.: Да.

М.К: Но это было через «Тинькофф».

О.Т.: Честно говоря, я и лично туда инвестировал. Видишь, сколько тебе эксклюзива! У «Тинькоффа» было около 40%, у меня лично — еще примерно 20%. То есть по сути я контролировал эту компанию. Название, кстати, я придумал. Потом Артем [Яманов] с [Александром] Емешевым подключились [два бывших вице-президента TCS Group, основатели берлинского финтех-стартапа Vivid Money. — Прим. The Bell], я привел туда Юру Мильнера, Артем нашел GreenOaks, а Майкл притащил Ribbit [венчурные фонды]. Там действительно были очень крутые инвесторы, и мы довели оценку до $800 млн.

Е.О.: Тоже неплохо.

О.Т.: В итоге не знаю, что с акциями «Тинькофф» — они, скорее всего, заморожены из-за санкций. Я же свои продал обратно Артему. Просто потому, что не поверил в этот бизнес: за три-четыре года так и не увидел того самого hockey stick — взрывного роста. А я не люблю проекты, которые «копошатся».

Е.О.: А Salmon?

О.Т.: Я с ними в хороших отношениях, менторю, знаю все цифры, но акционером не являюсь — ни я, ни моя семья.

Е.О.: Не захотел инвестировать?

О.Т.: Я вообще не инвестирую. И мы не инвестировали туда никогда.

Е.О.: А в какие-то еще проекты инвестировали?

О.Т.: Майкл, возможно, да. А я не инвестор. Моя семья вложилась только в Plata.

Е.О.: У Майкла, как на сайте написано, четыре основных…

О.Т.: А еще новый самолет купил себе — Falcon.

Е.О.: Инвестировал, так сказать.

О.Т.: Вот, еще одна инвестиция.

М.К.: Хорошая инвестиция.

Е.О.: Мне кажется, наоборот…

О.Т.: Новый, самый крутой — Falcon 6X. Лови эксклюзив.

Е.О.: Только из салона — и уже подешевел?

О.Т.: Еще как. Минус десять миллионов — сразу.

Е.О.: Серьезно?

О.Т.: Конечно. Но, Лиза, жизнь одна. Зачем жить, чтобы копить? Жить надо, чтобы жить. Есть фрукты, кататься на велике, летать на самолете. Да, самолет — это, пожалуй, самая тупая покупка, как и яхта. Но я люблю такие «тупые» покупки.

Е.О.: Это просто private jet?

О.Т.: Конечно. Наш семейный. Считается самый большой бизнес-джет с салоном. Летит не так далеко, зато салон широкий.

Е.О.: У богатых, как говорится, свои увлечения. Но если вернуться к инвестициям…

О.Т.: Я, кстати, не считаю себя богатым.

Е.О.: Почему?

О.Т.: Я один из немногих миллионеров, кто живет как миллиардер.

Е.О.: По уровню потребления?

О.Т.: Именно. Я живу как миллиардер, но миллионер. И меня это устраивает.

Е.О.: А сколько ты тратишь в месяц?

О.Т.: Без понятия. Я этим не заморачиваюсь.

Е.О.: Ну ты же сам говоришь — живешь как миллиардер.

О.Т.: Ну да, у меня все есть. Но я правда не думаю о том, сколько трачу.

Калви о своей книге про Россию

Е.О.: Я почитала про камеру 604 — это та самая камера в «Матросской тишине», куда попал Майкл. И состав… Вы просто обязаны это рассказать. Состав — настолько про Россию. Майкл, расскажите, кого вы встретили в 604-й?

М.К.: Да, можно сказать, это был интенсивный курс русского языка, особенно его тюремного диалекта. Честно говоря, я вообще не знал, что такое СИЗО. Я впервые услышал это слово, когда мне сказали, что туда меня и отправляют.

Е.О.: В СИЗО?

М.К.: Да. Я думал: тюрьма — значит, убийцы, какие-то страшные, опасные люди. Особенно после первых допросов, когда ФСБшники сказали: «Признай вину — и тогда можно будет договариваться». А я ответил: «Я готов договариваться, но не признаю то, чего не делал».

После нескольких дней в карантине мне сказали: «Собирай вещи». А у меня ничего с собой не было — только одежда, в которой я был в день ареста. Это было в семь утра, когда ко мне в квартиру ворвались с пистолетами. И я в той же одежде ходил уже пять или шесть дней. Мне выдали железную тарелку, кружку, пластиковую ложку, крошечное полотенце размером с ресторанную салфетку и кусочек мыла. Все. И я с этим свертком — как в российских сериалах — шел по лестнице под вой сирены…

Е.О.: Как у Хичкока?

М.К.: Хичкок, да. Было около половины одиннадцатого вечера, почти отбой. Мне казалось, что все специально подстроено — чтобы усилить эффект. Открывается дверь камеры 604… Там стоят семь человек. И я в ужасе думаю: «Вот и все». Но они вдруг улыбаются и говорят: «Майкл!» — они меня уже знали.

И сразу начали помогать: дали чистую футболку, нормальное полотенце, какие-то вещи. Потом кто-то предложил попить чаю — наливают его в пластиковые кружки, представляются: «Я Гриша», «Я Андрей», «Я Саныч»… И один из них говорит: «Не волнуйся. Здесь все нормальные. Все будет хорошо».

Я выдохнул. Вот так я познакомился со своими сокамерниками. И, честно, я посвятил им свою книгу. Потому что вместо ожидаемого ужаса я встретил людей — сильных, порядочных, очень смелых. Они поддерживали друг друга и поддерживали меня. Конечно, было много тяжелого. Но и немало смешного — порой настолько абсурдного, что даже не знаешь, плакать или смеяться. Лучше смеяться. Это помогает.

Особенно иностранцы, читавшие книгу, говорили, что были поражены именно этой частью. И я думаю, что реальные герои книги — это мои сокамерники, а не я.

Е.О.: Один из них был бывшим замминистра культуры. Другой — генерал…

Тиньков о совете сыну не инвестировать в Россию

О.Т.: Два года назад Лиза брала у меня интервью. И, мне кажется, самая крутая фраза, которую я тогда сказал — она на самом деле принадлежит Кахе Бендукидзе, светлая ему память: «А давайте представим, что вместо России — море». Очень классная вещь. Я повторю: давайте просто представим, что вместо России — море. Давайте поговорим про Латинскую Америку, про Plata. А вообще, пора заканчивать.

Е.О.: Я тебе кое-что напомню…

О.Т.: Ну и зачем нам говорить про Россию? Там уже ничего нет. Там теперь — море.

Е.О.: А вот так у нас не получится закончить. Знаешь почему? Потому что огромная часть нашей жизни прошла именно там. У Майкла это 25 лет, а у нас — сорок с лишним, у тебя уже за пятьдесят. Это наше прошлое, наша история. И то, что ты говоришь, — это боль. Но мы ничего не можем с этим сделать. Это часть нас.

О.Т.: Ну так если мы ничего не можем, зачем вообще обсуждать, кто что получил, кому что досталось? Мне, например, все равно. Я не держусь за это.

Е.О.: Подожди, я бизнес-журналист. Я обязана задавать такие вопросы.

О.Т.: Да, но мне кажется, твоя аудитория уже давно за пределами России. И кому там что досталось — ну и что? Ладно, «Тинькофф банк» достался Потанину. Ну и стал он от этого счастливее? Вряд ли. Я помню, мы с ним общались по Zoom — это было впервые, когда мы встретились. Он на меня смотрел и сказал: «Ты, конечно, безбашенный человек». И сказал это с таким уважением. Понимаешь? Он мегарационал, а я безбашенный. Он сейчас сидит у себя в Рублевке. Ну и пусть сидит.

Е.О.: А я тебе в ответ процитирую одну фразу из книги Майкла.

О.Т.: Давай.

М.К.: Это первый раз, когда я слышу, что кто-то меня цитирует...

Е.О.: В книге говорится, что пройдет 20–25 лет, и возможности в России снова откроются. Может, все будет по-другому; может, по-новому. Но будет снова интеграция.

О.Т.: Я своему сыну, который, как я уже говорил, занимается инвестициями и у него вроде хорошо получается, сказал: «Когда я умру и в России, безусловно, снова откроется очередное окно возможностей, не вздумай никогда туда поехать. Ни за 500% прибыли, ни за красивыми женщинами. Никогда». Эта земля проклята. Очередной НЭП, вот и все. После перестройки — это и был НЭП, только не семь лет, как в 20-е, а тридцать лет. Чуть подольше.

Выручка Plata — $25 млн в месяц

Е.О.: Что я хотела спросить. Мы все о лирике, о смыслах… А деньги-то вы зарабатываете?

О.Т.: Деньги?

Е.О.: Да.

О.Т.: Ну, скоро, кстати, компания станет прибыльной. Возможно, уже через пару кварталов. Хотя ты же понимаешь, что в любом стартапе все зависит от того, хочешь ли ты уже сейчас начать зарабатывать или вкладываться в рост. Мы растем очень быстро — цифры мы уже называли: примерно по 200 тысяч новых аккаунтов в месяц. Такой рост требует серьезных затрат. Поэтому даже при таких масштабах чистая прибыль будет через два-три квартала. Но мы любим прибыль…

М.К.: Выручка уже $25 млн в месяц.

Е.О.: В месяц?

М.К.: Да.

Е.О.: То есть это $300 млн в год?

М.К.: Да. И мы продолжаем расти каждый месяц.

О.Т.: Да, динамика очень хорошая.

Е.О.: Но у вас стоит цель — сделать бизнес прибыльным? Особенно перед IPO?

О.Т.: Конечно. Хотя даже вне зависимости от IPO — я всегда считал, что бизнес должен быть прибыльным. У меня все бизнесы такими и были. Я вот хвастался, что Plata растет в два раза быстрее, чем когда-то «Тинькофф». И это правда. Но ради честности — «Тинькофф» стал прибыльным через 18 месяцев после запуска. С Plata так не получилось.

Причины разные. Мы с «Тинькофф» тогда росли медленнее, но контролированно. А тут — бурный рост. Но тем не менее «Тинькофф» был прибыльным уже через полтора года и дальше — за все 16 лет, что я им владел, — не было ни одного убыточного квартала. Даже несмотря на несколько серьезных кризисов.

Я вообще убежден, что бизнес должен быть прибыльным. Все эти модные убыточные стартапы — не мое. Инвесторам это, может, и нравится, но мне — нет.